Как Степан с паном говорил

Жил когда-то один пан, да такой злой, что прямо беда: никто не мог ему угодить. Все его как огня боялись. Бывало, придет к нему кто что-нибудь попросить, а он как гаркнет: “Что скажешь?”, так от страху человек и забудет о своей просьбе.

— Ничего, паночку, все хорошо, — отвечает бедняга.

— На конюшню его, негодяя! — вопит пан. — Всыпать ему розог, чтоб больше сюда не ходил!

А по-другому этот пан с людьми говорить не умел. И люди боялись с ним заговаривать, а то скажешь что-либо не так, против шерсти, — до смерти запорет.

Однажды играл пан в карты и выиграл у соседнего пана поместье. Было это весной. Собрался пан и поехал осматривать свое новое имение. А как поехал, так и остался там на все лето: очень ему понравилось новое поместье. И верно говорят, что новое сито на гвозде висит, а старое под лавкой лежит.

Тем временем в старом поместье приключилась большая беда. “Как же, — думает приказчик, — рассказать пану о беде?” А сам ехать к нему боится. И вот надумал он послать кого-нибудь из дворовых. Да нету на то охотника: кому же хочется от пана лишние розги получать?

А был в том поместье один человек. На вид так себе, невзрачный, да зато на язык бойкий: за словом в карман не полезет. Имя у него было Степан, но все звали его просто Степка. Прослышал Степка, что приказчик ищет, кого бы послать к пану, пришел к нему и говорит:

— Пошлите меня — я с паном сумею поговорить.

Обрадовался приказчик. Дал Степке хлеба, сала, полную пригоршню медяков и отправил в путь-дорогу.

Идет Степка, медяками позвякивает, ни одной корчмы не пропустит. Долго шел он или коротко, пришел наконец в новое поместье. Хотел Степка идти прямо в панский дом, да лакей остановил его:

— Ты чего тут, бродяга, шатаешься!

И натравил на него собак.

Достал Степка из сумы кусок хлеба, кинул его собакам, те и перестали лаять. Тут Степка опять подошел к крыльцу.

— Что тебе надо? — кричит лакей. — Здесь сам пан живет!

Степка поклонился лакею и говорит:

— А паночку мой дорогой, вот мне-то и нужен сам пан. Пришел я к нему из старого поместья. Лакей немного смягчился.

— Ладно, — говорит, — я доложу о тебе пану. Но скажи мне, откуда ты знаешь, что и я пан?

— Хм! — Степка хитро кашлянул. — Вижу: ты пан, не пан, а так, полупанок, и лоб у тебя низкий, и нос слизкий, вот и видать, что лизал ты панские миски.

Разозлился лакей, схватил Степку за шиворот и давай его бить. Увидал это пан из окна и кликнул лакея к себе.

— Что это за хлоп? — спрашивает пан у лакея.

— Да какой-то бродяга из старого панского поместья, — ответил лакей и низко поклонился пану.

Пан вспомнил, что давно не бывал в старом поместье.

— Позови-ка его сюда, — велел он лакею. Побежал лакей звать Степку, а тот вынул кисет, набил трубку табаком, достал из кармана трут и кремень, взял кресало и давай высекать огонь. Высек огонь, закурил трубочку. Курит да поплевывает на чистое панское крыльцо.

— Ступай в покои, тебя пан зовет! — кричит ему лакей.

— Что его лихорадка трясет, что ли? Подождет! — отвечает Степка и покуривает себе трубочку.

— Да скорей же ты! — злится лакей. — А то пан тебя розгами засечет…

— Не засечет. Вот докурю трубку, тогда и пойду. Ждал, ждал пан Степку, не дождался. Зовет снова лакея:

— Почему хлоп не идет?

— Трубку курит.

Обозлился пан:

— Гони его сюда!

Докурил Степка трубку, выбил из нее пепел, спрятал ее за пазуху, а потом двинулся потихоньку в панские покои.

Лакей бежит впереди, отворяет Степке двери, словно пану.

Вошел Степка к пану да и закашлялся после крепкого табаку. Кашляет, а пан ждет, только глазами злобно ворочает. Откашлялся кое-как Степка и говорит:

— Добрый день, паночку!

— Что скажешь? — хмурится пан.

— Все хорошо, паночку.

— А после хорошего что?

— Да вот, паночку, прислал меня приказчик. Знаете, панский нож перочинный сломался.

— Какой нож?

— Да, видно, тот, которым пану перья чинили.

— Как же его поломали?

— Ведь говорят же, пане, что без свайки и лаптя не сплетешь. А всякий инструмент при работе портится. Так вот и с панским ножом. Хотели с гончей собаки шкуру снять — пану на сапоги, взяли ножик. А на панской гончей уж больно крепкая шкура была. Ну, ножик и сломался.

— Какой гончей? Что ты плетешь, негодяй? — закричал злой пан и хотел уже было приказать слугам, чтоб забрали Степку на конюшню розгами пороть. Но Степка продолжал рассказывать дальше:

— Панская гончая, та самая — может, пан помнит, — что вскочила когда-то в колодец, а Микитку посылали ее вытаскивать, так он там и утопился. Да та самая гончая, что пан любил брать на охоту. Кажись, ежели не ошибаюсь, пан отдал за эту собаку соседнему пану трех мужиков…

— Что ж, значит, моя лучшая гончая сдохла?

— Сдохла, пане.

— Отчего ж она сдохла?

— Да кониной объелась, ну, враз ноги и протянула.

— Какой кониной?

— Да мясом жеребца.

— Какого жеребца?

— Панского вороного жеребца, со звездочкой на лбу.

— Что ж, и он сдох?

— Сдох, пане. А жаль, хороший был жеребец.

— Ох, какое несчастье!

— Э, пане, и чего так печалиться? Уж известно: коль родится жеребенок со звездочкой на лбу, то он либо сдохнет, либо волк его задерет.

— Отчего ж жеребец пал?

— Подорвался, видно.

— А что, разве на нем работали? Загнали его, что ли?

— Да нет, пане, на нем и не ездили, он в стойле стоял.

— А что ж?

— Воду, пане, на нем возили.

— А зачем нужна была вода?

— Да люди ведь, паночку, недаром говорят, что когда тонешь, то и за соломинку хватаешься. Когда загорелся панский свинарник, то приказчик велел и на жеребце воду возить.

— Что, и свинарник разве сгорел?

— Сгорел, пане.

— Отчего ж он загорелся?

— Видать, пане, он стоял близко возле коровника, вот от него и загорелся.

— Значит, и коровник сгорел?

— Сгорел, пане, как свечка.

— Отчего ж он загорелся?

— Вот этого, паночку, я толком не знаю: то ли от сарая, то ли, может, от дома огонь перекинулся.

— О, значит и дом сгорел?

— Сгорел, пане, начисто все погорело, будто кто языком слизал.

— И вся усадьба сгорела?

— Вся, пане: чисто, гладко, хоть репу сей. Схватился пан за голову и давай причитать.

— Но отчего ж дом загорелся? — спрашивает опять пан у Степки.

— От свечей, пане.

— А зачем свечи зажигали?

— Ну как же, пане, всегда свечи зажигают, ежели кто помрет.

— А кто ж помер?

— Царство небесное, чтоб ей на том свете легко икалось, — пани померла.

— Что, что?.. Что ты говоришь?.. Пани умерла?!

— Померла, пане…

Услыхал это пан, так с кресла и повалился. А Степка закурил трубочку и пошел себе домой.